Может быть, вы сами являетесь преподавателем, инструктором, мастером? Что тогда для вас йога? Можем ли мы обсуждать это легко и непринужденно? Без всякой важности, без всякой псевдотаинственности, похожей на таинственность поп-звезды, скрывающей за темными очками только то, что есть внутри любого другого человека — страх, конфликт, одиночество.
Если я — преподаватель йоги, что для меня йога? Средство к существованию? Однако, если йога — лишь способ заработка, то это не йога вовсе. Это просто бизнес, игра на человеческих слабостях, страхах, надеждах. Этот бизнес ничем не отличается от любого другого бизнеса, и к йоге не имеет отношения. Но… Если в промежутке времени между началом и концом занятия происходит что-то ценное для меня… Если прагматизм профессии инструктора не до конца вытеснил искренность живого увлечения… Если люди, приходящие на занятие еще не превратились для меня в безликую серую массу, в которую я то и дело бросаю какие-то пустые фантики, чтобы эта масса не расползлась, утратив ко мне всякий интерес… Если осталось хоть что-то настоящее в этом коротком промежутке времени, посвященном преподаванию йоги — тогда есть, о чем говорить. Тогда возможна йога.
Вот они — люди. Пришли на тренировку, заняли места в ожидании начала занятия. Они скучают, переминаются, мечтают о чем-то… Или, наоборот, готовятся, настраиваются, разминаются… Смотрел ли я хоть раз на них с интересом? Пытался ли заглянуть внутрь, сквозь бетонные фасады серьезных лиц? Есть ли во мне энергия, страстное желание понять их? Или я просто устал от этого конвейера пустых однообразных тренировок, и все, чего я хочу — это хоть ненадолго уехать на другой конец планеты, чтобы там все оставили меня в покое, чтобы перестали рябить в глазах эти залы, люди, часы? Если у меня кончились всякие душевные силы, чем могу я поделиться, кроме этого беспомощного безразличия, кроме цинизма, заполняющего мертвые пустоты ума, утратившего всякую живость? Если живительная энергия страсти познания больше не питает меня, то мое преподавание — это не йога. Это лишь очередной способ суетливого прозябания, бессмысленного коротания жизни в надежде на лучшее будущее. Это все, что угодно, только не йога.
Но люди — здесь. Они смотрят с надеждой, ждут чего-то… Кто они? Озабоченные сгустки проблем, страхов, беспомощной суеты? Могу ли я рассмотреть в людях людей? Увидеть людей сквозь все их персональные барьеры, воздвигнутые между разумом и жизнью? Могу ли я рассмотреть в них хоть что-то живое, настоящее? Могу ли я увидеть их такими, какие они пришли в этот мир? Могу ли прикоснуться к жизни, все еще струящейся в их перекошенных телах под гнетом убийственного образа жизни, под гнетом тотального конфликта сознания? Могу, если я — это сама жизнь, хоть мало-мальски разумная. Только жизнь может прикоснуться к жизни. И тогда есть встреча, есть контакт, есть йога. Жизнь — это то, что объединяет нас. Нет персональной жизни, есть лишь персональные проблемы. Нас объединяет свет чистого разума — ведь нет персонального разума, есть лишь персональное невежество.
Можем ли мы хоть на минуту встретиться? Оставить позади все то, что нас разделяет — наш опыт, навыки, положение, отношения? Можем ли мы хоть на минуту остаться лишь тем, что мы есть? Увидеть друг друга в этой беззащитной наготе настоящего? Если нет, то мы обречены. Обречены на вымирание в этих безликих, одинаковых свинцовых доспехах индивидуальности. Но если хоть на секунду можем, тогда есть жизнь. Тогда есть йога.
Но вернемся к людям. Они глядят в ожидании. Чего они хотят? Чего ждут? Что видят они в своем преподавателе? Они видят надежду. Больше всего им нужна надежда. Надежда на то, что все их труды не пройдут зря. Их вера требует доказательств, подтверждения. Их вера требует чуда, иначе они разворачивают и уходят в другой зал, в другой храм, к другой вере. И что я делаю? Я даю им веру, даю это долгожданное чудо. Я демонстрирую им свое тренированное тело, и они хотят себе такое тело. Они готовы заплатить за него трудом и временем. Они готовы делать то, что я скажу, потому что они хотят иметь то, что есть у меня. Ведь это модно, красиво, привлекательно, как и иметь красивую одежду, красивую машину. Я рассказываю им о чудесах. О том, как кто-то вдруг выздоровел, четко выполняя мои инструкции.
И все тоже хотят быть здоровыми, тоже хотят вдруг избавиться от болезней, не меняясь внутренне, но прилежно следуя советам. Я рассказываю о том, как мудрость вдруг стала результатом механического повторения чего-то примитивного, однообразного, поверхностного. И все тоже хотят стать мудрыми, не меняясь внутренне, но лишь прилежно повторяя заученное действие несколько тысяч раз.
Зачем я все это делаю? Что мной движет? Ведь не злой же умысел, не коварство заставляет меня морочить людям головы, приковывая их к себе цепями веры, цепями авторитета и подражания. Может быть, я внушаю своим слушателям весь этот бред, потому что сам в него верю? Может быть, я и сам утратил связь со всем живым, настоящим, реальным, и вынужден морочить себе голову небылицами и вялой надеждой на то, что одно лишь только чудо способно вытряхнуть меня из серого тумана разочарования, все сильнее и сильнее обволакивающего с каждым годом бесплодных поисков чего-то, о чем я все реже и реже вспоминаю в заботах, делах и прочей рутине.
Рутина. Вот та кислота, которая вытравливает в нас все живое. Но что это? Откуда она берется? Рутина — это отсутствие новизны. Отсутствие творчества.
Но что такое творчество? Как подступиться к нему? Как прикоснуться к его красоте не спугнув его, не заразив рутиной и тоской, не убив его? Как далеко оно от механического комбинирования набивших оскомину мыслей, идей, знаний. Как далеко оно от всего искусственного, от всякого мастерства. Мы уважаем мастеров, преклоняемся перед их мастерством. Склоняем головы перед мастерством дрессированного медведя в цирке, ловко управляющего велосипедом. Мы хотим тоже так уметь. Мы хотим уметь и делать то, что другие не умеют и не делают. Мы хотим эксклюзива. Хотим чего-то особенного: особенной техники, персональной программы, индивидуального подхода, особого духовного имени, не такого как у всех. Буквы VIP отпечатались в наших мозгах. Мы так хотим отличаться хоть в чем-то. Но эти отличия всегда оказываются мелкими, поверхностными, такими незначительными. Как далеко все это от творчества — того свободного, искреннего, непринужденного движения, которое возможно лишь при полном, глубоком и окончательном отрицании личного, персонального, частного.
Где он, этот освежающий ветер творчества? Мы запрели в наших душных капсулах, со вкусом обставленных по последней моде. Нам нужен ветер, ураган, который уносит прочь весь наш внутренний мусор, весь этот замшелый бардак. Способны ли мы открыть настежь двери нашего разума навстречу этому ветру? Подставить ему все свое нутро? Можем ли мы перешагнуть через страх того, что этот ветер поднимет и смешает в очищающем вихре пожелтевшие листки нашей долгой и заунывной переписки с самими собой? Если можем, тогда это ветер здесь. Тогда здесь йога.
Тогда есть открытая, беззащитная искренность, не ожидающая ничего взамен. Она прозрачна, невесома. Тогда творчество подхватывает меня и несет в неизвестное на гребне волны настоящего момента. Мне больше ничего не нужно делать — энергия творчества делает все за меня. Смотрит моими глазами, думает моей головой, движет телом. Эта энергия — дыхание самой жизни, озаренной светом разума. И тогда я не нужен. Остается лишь жизнь здесь и сейчас.
А если есть жизнь, то есть время и место для встречи. Время, которое мы можем не потерять, а наполнить чем-то новым, непознанным. Время творчества, время любви. Вечное время настоящего.
17 января 2015г.
